После отъезда Гарика до меня доходили смутные слухи, что в Эвенске все по-прежнему или хуже. На мысе вблизи поселка воздвигли крест, пошили форму, ездят в тундру на стрельбище и все в таком духе. Официальной власти там практически не было, не считая начальника местного ГАИ, у которого была единственная на 500 километров легковушка. До Магадана лететь часа три на кукурузнике, если есть погода, или вертолетом до Чайбухи, а оттуда опять же самолетом. Если есть погода, повторяю.
Примерно через полгода приехала Женька - на сессию, сказали девчонки в общаге. Я спросил адрес и заехал в гости. Нежная девушка не очень хорошо пополнела, во взгляде была уверенность в правде жизни, в голосе просвечивали интонации Гарика. На груди значок с коловратом. Зачем-то привезла с собой партийной литературы, пыталась мне ее дать почитать, я отказался и разговор сам собой покатился на идеологические поприща.
Музыку они теперь слушали только духовно верную, рок-н-ролл оказался бесовской прелестью, с книгами выходило то же самое, не говоря уж про кино. Стену, которую я расписал, пока гостил у них, закрасили как несоответствующую. Вот этого стало неожиданно жалко. Трудно было закрашивать, наверное - я мазал масляными красками прямо по побелке, из первого слоя масло вытягивало сразу, зато второй слой ложился ровно и не жух. Тогда им нравилось. Эх.
Женькину риторику приводить здесь не имеет смысла - ничего нового. "Когда мы придем к власти", "железной рукой", "нация вымирает", "расстреливать" и все такое. Ладно, говорю, а вот с такими как я, что будете делать? Высылать из страны, отвечает Женька. Наверное, по старой дружбе, высылку определила, а не лесоповал.
Показывала фотографии -- Гарик и соратники в черном на фоне знамени, Гарик на стрельбище с ручным пулеметом, Женька с пулеметом же.
Разговаривали мы, говорили, и все без толку. Система аргументов отлажена, а дырки затыкаются старым-добрым "Это тебя одурачили жиды и масоны, ты не понимаешь". Тоскливо стало, я ж ее другой совсем помнил.
Хорошо, говорю. Расстреливать так расстреливать. Только вот давай, пожалуйста, будь последовательна. Давай ты тоже будешь расстреливать. А то нечестно выходит, чужими руками. Вот ты стоишь с пистолетом и стреляешь связанному человеку в затылок, на тебя брызгает кровью и мозгами, он падает и обделывается, воняет пороховой гарью и дерьмом - как оно? Не кто-нибудь там, а лично ты.
После этого разговор как-то кончился, и я попрощался. Пошел в клуб выпить водки, потому что потряхивало и было очень не по себе.
Больше я Женьку не видел. Слышал, что она родила Гарику ребенка, про проблемы со здоровьем - очень мало и обрывочно. Интернет в 93-м мало кто видел, а бумажная почта ходила медленно и неаккуратно.
Спустя года четыре, наверное, случайно встретил знакомую - из той, старой компании. Она мне записала Женькин адрес в Эвенске и передала, явно пересказывая ее письмо, что Женька просила написать ей, что она помнит тот разговор и много над ним думала.
Я так и не написал. Сначала откладывал, а потом потерял бумажку с адресом.
Так и не написал.
Примерно через полгода приехала Женька - на сессию, сказали девчонки в общаге. Я спросил адрес и заехал в гости. Нежная девушка не очень хорошо пополнела, во взгляде была уверенность в правде жизни, в голосе просвечивали интонации Гарика. На груди значок с коловратом. Зачем-то привезла с собой партийной литературы, пыталась мне ее дать почитать, я отказался и разговор сам собой покатился на идеологические поприща.
Музыку они теперь слушали только духовно верную, рок-н-ролл оказался бесовской прелестью, с книгами выходило то же самое, не говоря уж про кино. Стену, которую я расписал, пока гостил у них, закрасили как несоответствующую. Вот этого стало неожиданно жалко. Трудно было закрашивать, наверное - я мазал масляными красками прямо по побелке, из первого слоя масло вытягивало сразу, зато второй слой ложился ровно и не жух. Тогда им нравилось. Эх.
Женькину риторику приводить здесь не имеет смысла - ничего нового. "Когда мы придем к власти", "железной рукой", "нация вымирает", "расстреливать" и все такое. Ладно, говорю, а вот с такими как я, что будете делать? Высылать из страны, отвечает Женька. Наверное, по старой дружбе, высылку определила, а не лесоповал.
Показывала фотографии -- Гарик и соратники в черном на фоне знамени, Гарик на стрельбище с ручным пулеметом, Женька с пулеметом же.
Разговаривали мы, говорили, и все без толку. Система аргументов отлажена, а дырки затыкаются старым-добрым "Это тебя одурачили жиды и масоны, ты не понимаешь". Тоскливо стало, я ж ее другой совсем помнил.
Хорошо, говорю. Расстреливать так расстреливать. Только вот давай, пожалуйста, будь последовательна. Давай ты тоже будешь расстреливать. А то нечестно выходит, чужими руками. Вот ты стоишь с пистолетом и стреляешь связанному человеку в затылок, на тебя брызгает кровью и мозгами, он падает и обделывается, воняет пороховой гарью и дерьмом - как оно? Не кто-нибудь там, а лично ты.
После этого разговор как-то кончился, и я попрощался. Пошел в клуб выпить водки, потому что потряхивало и было очень не по себе.
Больше я Женьку не видел. Слышал, что она родила Гарику ребенка, про проблемы со здоровьем - очень мало и обрывочно. Интернет в 93-м мало кто видел, а бумажная почта ходила медленно и неаккуратно.
Спустя года четыре, наверное, случайно встретил знакомую - из той, старой компании. Она мне записала Женькин адрес в Эвенске и передала, явно пересказывая ее письмо, что Женька просила написать ей, что она помнит тот разговор и много над ним думала.
Я так и не написал. Сначала откладывал, а потом потерял бумажку с адресом.
Так и не написал.